|
©Екатерина Кольцова-Царёва
(Царёва Екатерина Викторовна)
Анализ и поэтическая интерпретация рассказа А. Костюнина «Рукавичка»
http://kostjunin.ru/rasskaz/rasskaz/r1.html
«Каков поп, таков и приход», - гласит народная мудрость. Каковы социально-экономические условия в стране, таковы в большинстве своём и нравственные устои общества.
О сложившихся в семидесятых-девяностых годах обстоятельствах, болезненно влияющих на умы и сердца граждан, нам с горечью поведал автор «Рукавички»: «Купить одёжу точно в свой размер было негде. Перешивали или донашивали от старших. Жили все тогда туго. Бедствовали... Роковые девяностые стали для всей России тяжёлым испытанием. Замолкали целые города, останавливались заводы, закрывались фабрики и совхозы. Люди, как крысы в бочке, зверели, вырывая пайку друг у друга. Безысходность топили в палёном спирте... Воровство крутой высокой волной накрыло... деревни и сёла».
Боязно становится от таких слов. Не Отечество, а монстр какой-то. Хотя... слово «Отечество» близко по значению слову «Родина». Родина, или Отечество, — это прежде всего то место, где ты родился и ещё это край отеческих могил.
Речь далее буду вести не об Отечестве, или Родине, а о государстве.
Монстр-государство нередко порождает монстров-граждан. Бездушная учительница домоводства почему-то не остановила такую же бездушную, брезгливую по отношению к детям, распоясавшуюся от безнаказанности коллегу - Аллу Ивановну, когда последняя, унижая ребят грозными окриками «раздевайся!», «одевайся!», «следующий!», приказывала несчастным снимать худенькую латаную одежду.
Перед глазами непрестанно маячит образ щупленькой Светки Кондроевой. Словно вижу наяву, как Алла Ивановна, бросая хлёсткие, как плеть, фразы, насмешливо смотрит на «штопаную кофтёнку девочки, на её «бежевые триконные колготки … с дыркой, из которой «непослушно» торчит, «выставив себя напоказ всему, казалось, миру», «розовый пальчик».
Не менее достоин сострадания и образ одного из главных героев - Юрки Гурова - «плачущего... маленького, беззащитного, с трясущимися губами, переступающего босыми ножонками на холодном полу». «Его жалобное: "Миня эн тийе! Миня эн тийе! Миня эн тийе!" — оглушило меня», - пишет автор.
Ну чем не картина Герасимова «Мать партизана»? Только здесь я усматриваю антитезу. Вместо матери, гордо смотрящей в глаза фашисту, - малыши, опустившие от ужаса долу глазёнки.
Что классной руководительнице слёзы несчастных жертв, затравленно молчащих и безропотно исполняющих отрывистые команды? Алла Ивановна, унижая человеческое достоинство, в полной мере упивается безраздельной властью. Вон как она лихо переворачивает портфели, вытряхивая тетрадки, учебники, карандаши. И так же злобно, с азартом, словно безликую серую вещь, выколачивает из старенькой, «с отвисшими лямками» майки Юрку Гурева.
Ничего в этом удивительного нет.
Зачастую подобным образом ведёт себя по отношению к гражданину и авторитарное государство. Оно успешно выщелушивает из людей не только возможность материального благосостояния, но и душу. А гражданин... перенимает его «свычаи-обычаи». Да и с другой стороны, сам гражданин — частица государства. А частица или целое — неважно. Тесто-то одно...
И только страна, но-настоящему демократическая, станет для человека домом «...из музыки и песен, // Где будет петь, а не стонать душа» («Краюшка и... кирпич»). И в первую очередь - душа детская. Но где эта страна? В какой «рассвет» нужно уйти «с котомкою печали», чтобы сначала утопить эту печаль, а затем построить «новый» совершенный «дом». Да и устоит ли этот дом, если его соорудить в одиночку и вместо цемента камни скрепить песком? Вряд ли...
Надо отметить, что обе «наставницы», не задумываясь, талантливо преподнесли питомцам урок безнравственности. Плотными рядами заложили в души ребят зародыши монстриков. И эти монстрики стали вести себя в зависимости от обстоятельств. Те, которые попали на питающую зло почву, выжили и начали плодить себе подобных: «Юрку не били. Его по-человечески унижали... Плюнуть в Юркину кружку с компотом, высыпать вещи из портфеля в холодную осеннюю лужу, закинуть шапку в огород — считалось подвигом... Биологическая потребность возвыситься над слабым брала верх».
А монстрики, встретившие противодействие в виде нравственности, — умерли. Умер монстрик и внутри главного героя. Через много лет, с ужасом вспоминая прошлые годы, герой рассказа воскликнет: «Юрка, Юрка, твоя судьба для меня — укор. И чувство вины растёт. Что-то провернулось в моей душе. Заныло. Но заглушать эту боль я почему-то не хочу».
И слава Богу, что иногда не хочется глушить подобную боль. Такая боль - мерило нравственности. И пусть будет как можно дольше нравственно больно многим из нас. Это не страшно. Это полезно. В противном случае нетрудно предположить, что станется с нами в ближайшем будущем. Зло опрокинет мир навзничь, и тогда никакой Георгий Победоносец уже не в силах будет сразить наповал очередного Змия-дьявола. А города и веси превратятся в Гоморру и Содом, ибо крестики-то сорваны с нас чьей-то безжалостной рукой...
Постойте... не чьей-то... А именно (страшно сказать!) учительской.
Нет оправдания учительницам. Язык не поворачивается назвать их героинями.
Пусть останутся персонажами... так и быть...
В любых, даже самых экстремальных обстоятельствах, человек должен оставаться человеком. Учитель — тем более. Не случайно он носит это гордое звание. От слова учить. И прежде всего - добру, справедливости. А ещё - умению отделять зёрна от плевел, чтобы в нужный момент суметь противостоять злу, а не плодить его.
Творчество Александра Костюнина многослойно, многоаспектно. При внимательном прочтении и скрупулёзном анализе в нём обнаруживается богатство общественно значимых, актуальных для любой эпохи тем. Не говоря уже о многообразии вскрытых автором социальных, экономических, нравственных и прочих проблем. Каждый читатель найдёт у Костюнина своё, близкое по духу.
Поэма «Краюшка и... кирпич» — аллегорическое размышление на тему противодействия злу и насилию. Вспомним: «Юрка, Юрка, твоя судьба для меня — укор. И чувство вины растёт. Что-то провернулось в моей душе...».
И в моей душе, очевидно, что-то провернулось.
Иначе не было бы так больно и грустно.
Вот почему нельзя сидеть сложа руки...
Поэма «Краюшка и... кирпич»
I.
Мой новый чёлн слегка коснулся ив,
Осколки звёзд разбрызгав у причала.
Спешу в рассвет с котомкою печали,
Краюшку хлеба круто посолив.
Нежнейший шёлк чуть влажного песка
Домашней кошкой стелется под ноги,
Созвездьем игл терновник-недотрога
Ласкает кожу около виска.
Чу! Родничок! Как сладко манит дар
Неповторимой прелестью вокала,
Иду на звон хрустального бокала,
Я - новая библейская Агарь.
Здесь каждый миг - прохладой древних вин.
Среди руин гранитного настила
Я жар ладоней в струи опустила,
В моих руках сон призрачных глубин.
Дарю векам извечную печаль:
Летит в родник последняя грустинка.
Сума пуста... Осколок колкой льдинкой
Тугой волною устремляет вдаль.
Топлю сомнений прежнее кольцо
И правлю шаг к наметившейся цели.
И лёгок путь... И ветви старой ели
Дождём росинок брызжут мне в лицо.
В урочный час заботливый восток
Подкинул ввысь смеющееся солнце.
Алмазный смех в озёрное оконце
Понёс речушки радужный поток.
Янтарный плащ надели небеса,
Проснулся день в рубиновом уборе,
Аквамарином задышало море,
И засверкала жемчугом роса.
Как тихо время чайкою парит,
Крылом лаская вечность надо мною.
Обрызган земляничною волною,
Пригорок турмалинами горит.
Прильну устами к спелости даров
Духмяного волнующего лета,
Медвяный шмель, обласканный рассветом,
Озвучит сладость утренних пиров.
Так вот он рай - души моей оплот!
Вблизи прохлады векового леса
Воздвигну дом из музыки и песен,
Дом без печалей, горестей, забот.
Здесь мыслей ход с улыбкой, не спеша,
Вложу судьбе в натруженные руки.
Здесь сгладятся сомненья и разлуки,
Здесь будет петь, а не стонать душа.
Раскроет дверь свободный ветра ток,
И невесомым пухом тополиным
Созвучья новых, сокровенных строк
С ним устремятся к далям сизокрылым.
Устанет - юный ветер налегке,
С кипеньем волн неумолимо споря,
Подхватит ношу звонкую над морем
И скроется — посланник — вдалеке.
В объятой сном заблудшей стороне
Он кинет вниз фонарики надежды,
Чтоб путь обрёл обманутый невежда,
Чтоб боль оставил в предстоящем дне.
Чтоб дружных дел великий хоровод
Сцепил в кольцо ослабнувшие руки,
Чтоб стрелы слов метнули ловко луки...
Чтоб исцелился, наконец, народ.
А исцелившись прочно, на века,
Он на столе, среди пустой окрошки,
Узрел бы, несомненно, нанакрошки*
От барского колосса-пирога.
Как совершенен будет новый дом!
Прохладу в зной дарить там станет камень,
Отважно в очаге взовьётся пламень,
И правды суть напишет светлый том.
И вот кусок булыжника в руках.
Кладу его на землю осторожно,
Беру второй и третий... Невозможно
Представить моих замыслов размах.
II.
Который год... А цель всё далека.
Махнув крылом, умчались ветры в дюны,
Устали петь восторженные луны
И сонмы солнц злословить свысока.
Окутал землю влажный тёмный флёр,
Уснули мирно стены и крылечко,
С глухих небес сапфировая свечка-
Звезда - роняет искорки в костёр.
Достиг мой дом означенных высот,
Но нет в нём стёкол, потолка и крыши...
А ночь, бесспорно, красотою дышит,
Увы, сейчас не до её красот.
Сижу, как лунь, у жаркого костра,
Кирзою больно загрубела кожа,
И шум в висках, и дрожь по телу...
Всё же
Продолжу труд свой праведный с утра.
В достатке сил подарит крепкий сон,
Но... сну щепу вставляет кто-то в спицы.
А с высоты ночная чаровница
Поёт с волнами звонко в унисон.
И только лишь под утро без труда
Смежил Морфей мои устало веки.
Почила б здесь, под липою, навеки,
Спасла квакушка с ближнего пруда.
Вскочив в испуге прямо на лицо
И оцарапав коготками кожу,
Меня подвигла шустро спрыгнуть с ложа
На новое высокое крыльцо.
Но всё ж укрыл надёжно старый дуб:
Его развилка сенью одарила.
Внизу, клубясь, неистово точила
Шальная влага на меня за что-то зуб.
Вода всё выше, выше... Жуткий страх
Под сто замков упрятал мою волю.
Ревущий вал, беснуясь, дико воя,
Ударом в ствол умерил свой размах.
Праща стихий, как пёстрая желна,*
Стозвучьем брызг ударила мне в уши,
Когда очнулась, уползала с суши,
Шурша змеёй, заблудшая волна.
Литой цепочкой грудь разрезал стон:
В агонии валялись всюду балки,
Деревья, сучья, камни, щепки, палки
И... новый недостроенный мой дом.
Вернее то, что кинула опричь,
В слепой отваге убегая вскоре,
Глухая бездна, валом грозным воя, -
Желтел в канавке сиренький кирпич.
Слеза камина — маленький шамот -
В моей храмине жар берёг бы крепко,
Сейчас лежит под сломанною веткой
Седой волны продрогший стылый лёд.
Кладу кирпич у пояса в мешок,
Где некогда покоились печали,
С него начну строительство.
Сначала.
Найти бы только... новый островок.
Но где же ты, мой позабытый чёлн?
А под ногами... крабы, осьминоги,
Медузы, звёзды - увязают ноги
Не только в бугорках песчаных волн.
О! Сколько жертв принёс стихийный бой
Во имя кратковременной свободы!
В неволе жить не захотели воды -
Рассеял смерть взъярившийся прибой.
Вот тот же берег. Сизых волн венок.
В сторонке разлохмаченные ивы.
О Боже добрый! Дай мне грешной силы -
Угнал Нептун спасительный челнок...
Потоки слёз. Но не от страха. Нет.
Бурлят ключом разрозненные чувства.
Зачем слепой жестокости искусство
Явило ты... о море? Дай ответ.
Бесследно канул в вечность новый дом,
А прошлое сглотнуло мои силы...
Знать бороздили худенькие вилы
Кайму пены на гребнях ярых волн.
Благое дело... И дорога в ад.
Но проводник вернул мне всё же душу.
И вот лежу на неприютной суше,
Реву белугой... Нет пути назад.
То есть домой... Нет, к новым островам...
Там я не стала б класть... песок на камень.
Цементом лучшим... крепким...
самым-самым
Явлю отпор взъярившимся волнам.
Мечтать не вредно... Но зачем?.. А вдруг...
Скорей бежать... (куда?.. и как?..) отсюда...
Бреду в тупом смятении... О чудо!..
В лозе растрёпанной запутался мой друг.
***
Кирпич!.. С собою!.. Где же?.. На полу!?
Взгляни получше: под кроватью пусто.
Поквасила бы лучше ты капусту -
Глядишь, подспорье к нашему столу...
Ах, этот!.. Катя!.. Разлюбезный внук
В дом приволок, чтоб колотить орехи...
Вот эта торба... с маленькой прорехой?
А кто принёс в ней с огорода лук?
Какие крабы-рыбы? Осьминог,
Морской волной раздавленный!? Бедняга.
Легла под утро!? Что скажу?.. Трудяга.
Компьютер... завтра.... к чёрту... за порог...
Шумит под краном тёплая вода:
Супруг в сраженье доблестном с посудой.
Посплю часок... Нет... парочку... покуда
В кастрюлях не появится еда.
Беру котомку ради баловства...
Краюшка!.. Да!!! Просоленная в горе...
...В окно шумела безмятежным морем
Осенних яблонь спелая листва.
02.10.2010
*1 нан - единица в один миллиард меньше метра;
* желна - дятел;
|
