Содержание

 

Введение…………………………………………………………………………...3

 

Глава І. Мотивы «духовного странствия» и «покоя»  в русской поэзии……………………………………………………………………………...5

1.1. Система мотивов в русской поэзии 1870-1890-х годов…………................5

1.2. Генезис понятий «духовное странствие» и «покой» в русской литературе………………………………………………..………….…………….8

 

Глава ІІ. Особенности функционирования мотивов «духовного странствия» и «покоя» в поэзии Я.  П. Полонского и К. М. Фофанова в период 1870-1890-х годов  ……………………………………………………………………………..14

2.1 Мотив «духовного странствия» в поэзии Я. П. Полонского и  К. М. Фофанова в период 1870-1890-х годов………………………………………....14

2.2. Мотив «покоя» в поэзии Я. П. Полонского и  К. М. Фофанова в период 1870-1890-х годов………………………………………………………………..19

 

Заключение……………………………………………………………………….25

Список  использованной литературы…………………………………………..26

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

       Теория мотива в современном литературоведении развивается достаточно интенсивно и является одним из приоритетных направлений исследований. В настоящее время она представляет собой весьма обширную сеть разнонаправленных концепций, далеко не одинаково трактующих само понятие мотива, признаки его выделения, особенности функционирования мотива в лирических и нарративных текстах.

          В Лермонтовской энциклопедии мотиву дается следующее определение: «Мотив - (от французского motif - мелодия, напев) - устойчивый смысловой элемент литературного текста, повторяющийся в пределах ряда фольклорных (где мотив означает минимальную единицу сюжетосложения) и литературно-художественных произведений» [15; 290].

         По мысли  А. Н. Веселовского, мотивы исторически стабильны и безгранично повторяемы. Он даже предполагал, что поэтическое творчество ограничено «известными формулами, устойчивыми мотивами, которые одно поколение приняло от предыдущего, а это от третьего...» [6; 40].  Опираясь на точку зрения ученого, мы можем утверждать, что мотивы «духовного странствия» мотив «покоя» является устойчивыми мотивами, так как переходят от одного поколения к другому. Например, свое начало мотив «покоя» берет в поэзии В. А. Жуковского. Как отмечает  И. А. Поплавская,  именно В. А. Жуковский уже в  раннем творчестве обращается к мотиву покоя, который становится одним из ведущих и значимых в его поэтике и эстетике [20].

        В поэзии Я. П. Полонского и К. М. Фофанова мотивы «духовного странствия» и «покоя» также определяют своеобразие их поэтической системы. В современных работах,  посвященных изучению лирики  этих поэтов данные мотивы не рассматривается, что и определило актуальность нашей работы. Актуальным в нашей работе является то, что «духовное странствие» и «покой» мы рассматриваем как компоненты, несущие в себе особую смысловую выраженность.

          Исходя из вышесказанного, мы определили цель работы, которая заключается в определении особенностей функционирования мотивов «духовного странствия» и «покоя» в поэзии Я. П. Полонского и К. М. Фофанова через определение общего для обоих поэтов понимания данного мотива.

Цель работы определила конкретные  задачи:

• проанализировать лирику Я. П. Полонского и К. М. Фофанова с точки зрения особенностей функционирования мотивов «духовного странствия» и «покоя»;
•  провести сравнительно-сопоставительный  анализ мотивов «духовного странствия» и «покоя»  и связанных с ними образов и мотивов   в поэзии Я.П. Полонского и К.М. Фофанова;

       Научная новизна работы заключается в сравнительном изучении поэзии Я.П. Полонского и К.М. Фофанова; в  выделении мотивов «духовного странствия» и «покоя»  и определении особенностей их функционирования в лирике Я.П. Полонского и К.М. Фофанова;

       В настоящей работе на основании понятия мотивы «духовного странствия» и «покоя» необходимо выделить объект и предмет исследования.

Объектом работы являются мотивы  «духовного странствия» и «покоя»      Я.П. Полонского и К.М. Фофанова.

     Предметом исследования – являются особенности функционирования мотивов «духовного странствия» и «покоя»  в поэзии  Я. П. Полонского и  К. М. Фофанова в период 1870-1890-х годов.

    В работе использованы сравнительно-сопоставительный,  структурно-семантический методы. Применяется мотивный анализ.

        Структура курсовой работы  включает введение, основную часть, состоящую из двух глав, которые, в свою очередь, делятся на параграфы, заключение и список использованной литературы.

 

Глава І. Мотивы «духовного странствия» и «покоя»  в русской поэзии

1.1. Система мотивов в русской поэзии 1870-1890-х годов

 

         В современном литературоведении тема «мотивы в русской поэзии»  имеет сложившуюся традицию.  В этом направлении уже изучено поэтическое наследие поэтов-классиков – А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева.

        В своей работе мы  исследуем  мотивы именно  в поэзии, а не в прозе. Это связано с тем, что «русская классическая поэзия, как отмечает Т.А. Кошемчук, - это самовыражение души русского человека. Именно в поэзии связь с корнями культуры наиболее глубока. Поэзия в отличии о прозы в самом творческом процессе, в его интуитивности менее охлаждена рационалистическим осмыслением, в ней переживание души поэта не опосредовано сюжетными коллизиями, вымышленными героями, и с их идеями, чувствами, конфликтами.   И потому именно поэзия наиболее точно отражает онтологическую глубину национальной личности, складывающуюся в течение веков, в ряде поколений, ту глубину, которая формируется в религии, в религиозной самоидентификации» [13; 19].

        И.В. Силантьев в работе «Поэтика мотива» также утверждает, что  специфика мотива в лирике во многом обусловлена существом лирического события, которое по своей природе отличается от события в среде эпического повествования. Лирическое событие – это внутреннее и субъективированное событие переживания, и, что важно подчеркнуть, событие, непосредственно обращенное к читателю как прямому участнику эстетической коммуникации -  а тем самым и соучастнику этого события

 [25; 86].

           Мотивы «духовного странствия» и «покоя», начинают развиваться в XVIII веке. Но именно в XIX столетии, как отмечает Т. Жирмунская,  духовная проблематика и библейские сюжеты особенно прочно входят в ткань европейской, русской и всей мировой культуры.  Если попытаться перечислить только названия стихотворений, поэм, драм, повестей, которые были посвящены библейской проблематике, то подобное перечисление заняло бы большое время [10; 66-67].

        Действительно, на рубеже XIX - XX вв. русская литература переполнена тревожными предчувствиями и предсказаниями. В эту эпоху обращение литературы к Библии связано с выражением идеи связи времен, преемственности культур. Наиболее важными являются мотивы, связанные с темами страдания, странничества и одиночества, покаяния,  скоротечности человеческой жизни, поисков  покоя.

        Так, творчеству поэта конца XIX века В. Соловьеву оказался свойственен мотив «страдания». В минуты уединения его лирический герой  чувствует тяжесть земного пребывания души, он пытается вырваться из суеты и хаоса и подняться в мир вечный, в иные мерности. Однако земной мир его не отпускает. Оковы бытия, которыми связан лирический герой, должны быть разорваны: «И -  с криком ужаса и боли / Железом схваченный орел,  - / Затрепетал мой дух в неволе, / и сеть порвал, и ввысь ушел»  («Под чужой властью» (1882)) [21; 607]. 

        Приближаясь к божеству, лирический герой познает внутреннее единство с Богом, ощущает блаженство и умиление. Однако, возвращаясь в земные мерности, он испытывает душевную боль и тоску, неудовлетворенность мирской жизнью. Пребывая на земле, он жаждет нового восхождения в Царствие Небесное: « Один лишь сон – и в тяжком пробужденье / Ты будешь ждать с томительной тоской / Вновь отблеска нездешнего виденья, / Вновь отзвука гармонии святой» («Бескрылый дух» (1883))   [21; 607].   

       Другой мотив -  мотив  «покаяния»  представлен  в зрелом творчестве  А. К. Толстого.  В стихотворении «В совести искал я долго обвинения…»  – разум лирического героя не находит причины того, что на свете жить «тягостно и больно».  Но: «Каждый звук неясным мне звучит упреком», «душа собою вечна недовольна: // Нет ей приговора, нет ей примиренья, // И на свете жить мне тягостно и больно!» [27; 88]. Кротость и тихость, печаль, грусть, усталость,  сломленность земными бедами, рана сердца – постоянные черты облика лирического героя. Итак, погруженность в обычную жизнь – это нормальное, а порой  и преобладающее состояние для большинства людей, но для поэта - это главный, многократно исповедуемый грех; это почти невыносимое состояние – жить вне связи с горним, и это с юности мучает душу поэта раскаянием [13; 376].

       Для поэзии другого поэта 1870-1890-х годов А. А. Фета характерен мотив «смерти». Смерть для него - это переход из мира грешного и несовершенного, «торжища житейского бесцветного и душного» в отечество Божие, в «вечность правды». А.А. Фет противопоставляет эти два мира. Жизнь, по Фету, - / ... это лед мгновенный, А там, под ним, - бездонный океан/. («Смерть», 1878) [30; 23].

       Жизнь в земном мире, исполненная тревог и суеты, побуждает поэта ожидать  облегчения  за  его  пределами. Поэтому А. А. Фет призывает свои «сны и тени - сновиденья» в одноименном стихотворении помочь ему умчаться с ними к «свету отдаленному»: «Не мешайте / Мне спускаться / К переходу сокровенному, / Дайте, дайте / Мне умчаться». («Сны и тени») [30; 112].

       Через все стихотворения А. А. Фета красной нитью проходит тема скоротечности, изменчивости жизни, непрочности земных благ и наслаждений. Поэт размышляет о неминуемости страдания, которое есть удел жителей земли. В такие минуты прекрасным оказывается только одно проявление мира - смерть. Создается ощущение, что лирический герой ожидает ее, «сокровенную», где будет все, «чего душа алкала, ждала, надеялась...», «где мукам всем конец и сладок томный хмель».   Таким образом, поэт-философ А.А. Фет воплотил мотив «прекрасного» в явлении, которое традиционно считается ужасным, страшным  [5; 76-77].

         Итак, изучение мотивов в лирике имеет свою специфику. В лирических произведениях за счет рефлексии наиболее четко  проявляются особенности национального мировоззрения, национального характера, что является  особенно важным при изучении религиозно-философских мотивов. Данные  мотивы в русской поэзии, как мы убедились,  весьма насыщены и разнообразны, представляют собой систему.

 

 

1.2. Генезис понятий «духовное странствие» и «покой»

в русской литературе

         

        Понятие  духовное странствие,  истоки которого восходят к мифологии и к библейским сюжетам,  занимает особое место во всей мировой литературе.

   В русской поэзии духовное странствие также получило значительное развитие. Данный мотив мы встречаем в поэзии А. С. Пушкина «Однажды странствуя среди долины дикой…», М. Ю. Лермонтова « Не за свою молю душу пустынную, / За душу странника, в мире безродного…», П. А. Вяземского  «Я нищим шел земной дорогой…», и в другом стихотворении: «Дай стряхнуть земные узы, /  С прахом страннических ног…», Ф. И. Тютчева «Вот бреду я вдоль большой дороги /  В тихом свете гаснущего дня…»,  А. А. Фета «Встает день, как труженик убогий, / И светит мне без силы и огня, / И я бреду с заботой и тревогой…», А. А. Голенищева-Кутузова: «Как странник под гнетом палящих лучей, / Средь богом сожженных, безводных степей, / Бреду я житейским путем, - и давно / Усталое сердце тоской сожжено», Вяч. Иванова: «Иду в вечерней мгле под сводами древес, / Звезда, как перл слезы, как бледный лик небес, /  Явилась и дрожит… Иду, как верный воин, - / Устал – и мужественен. Унылый дух спокоен…», М. А. Волошина: «Я странник и поэт, мечтатель и прохожий…».

        Такое частое обращение к мотиву духовного странствия связано с тем, что  «все русские поэты знают особые состояния души, целый сложный многогранный комплекс душевных переживаний, связанный с темой странничества (чувство одиночества, тоска и скорбь, бездомность и стремление к истинному отечеству, созерцание красоты мира и  на ее фоне ощущение себя лишним, жажда встречи с высшим»  [13; 63].

       Все эти душевные переживания были свойственны и поэтам второй половины XIX века. Так. Е. З. Тарланов, изучая поэзию А.Н. Апухтина, подчеркивает: «Экзистенциональный характер  трагизма и положения лирического героя описывается болезненной аллегорией, построенной на масштабном противопоставлении празднично-мишурной кажимости и безрадостной сути повседневности «премудрого и прекрасного» мира, обреченных на неудачу в поисках миражного идеала. Такими мотивами проникаются образы выписанного поэтом обширного панно- «странники бездомные», «бредущие по «дороге пыльной»  только для того, чтобы «злобно и угрюмо» исчезнуть в «незримом и неизвестном» море («Божий мир») [26; 49]. Действительно,  эпоха «безвременья», к которой мы относим А. Н. Апухтина, была исключительно трагичной и двойственной.

       С целью полнее раскрыть понятие духовное странствие и его место в русской литературе,  нам следует обратиться к определению образа странника. Так, странник, по словам Т. А. Кошемчук, это «человек падший, покинувший свое небесное отечество,  стал странником и пришельцем на земле, которая вместе с ним подверглась порче и потемнению» [13; 63].

       Бесспорно, что первообразом странничества является Христос. Он и есть тот странник, которому должен подражать всякий идущий за Ним.

       Само понятие странничество истоком своим имеет Псалтырь: «Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему, не будь безмолвен к слезам моим, ибо я странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои» (Пс. 39:12); «странник я на земле, не скрывай от меня заповедей Твоих» (Пс. 119: 19), а также в Новом Завете говорится о древних праведниках, которые «говорили себе, что они странники и пришельцы на земле, ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества» (Евр. 11:13-14).

      По нашему мнению, понятие духовное странствие равноценно понятию духовной дороги. Потому что «тема духовной дороги, утверждает литературовед А. В. Хлыстова, - это ответственное и осознанное совершенствование души во благо мира и людей» [32; 24].

      Судьба слова покой в славяно-русской письменности достойна пристального внимания. Начнем с того, что это слово стало наименованием буквы  - знака языковой оседлости народа, первоэлемента книжной мудрости [3; 386]. А имена букв славянского алфавита, как известно, выбирались из числа основополагающих для национального миросозерцания понятий. Покой и есть такое парадигмальное для русской культуры понятие.

        В  «Толковом словаре живого великорусского языка»   В. Даля дается следующее определение:   «Покой  - Покой духа, души, может быть двоякий: покой ума и покой сердца, воли, затишье нравственное» [9; 242].

        В статье ««Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах» В.А. Котельников отмечает: «Интенции духа полнее всего выражаются именно в литературной  динамике языка – что верно в отношении национальной духовности. А в языке есть слова, наделенные особой ответственностью в области веры, онтологии, морали. Но они живут не только там, где застает их чистое умозрение и определяет их как категории сознания. Они прибывают и в других сферах познания, речи и словесного творчества; актуализируя тот или иной смысловой план, они, в то же время окружены ореолом своих виртуальных значений.

       Выявить такие слова, проследить линию их жизни в разные эпохи, у разных авторов, в разных контекстах, проследить во всевозможных ответвлениях, изломах - труд совершенно необходимый для того, кто хочет уяснить ценностные мотивы литературы. Одним из таких слов является слово покой» [12; 3].

      Религиозно - онтологические значения данного слова восходят ко второй главе Книги Бытия «Почил в день седьмый  от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмый день, и осветил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт.2:2-3)». «Покой, -  пишет автор,  - это реальная область и состояние, где мир соприкасается и сливается с Богом» [12; 6].

         В «Лермонтовской энциклопедии» о мотиве «покоя» сообщается следующее: «Покой необходим лирическому герою  как точка отсчета в самоопределении и неприемлем как внутреннее состояние, как стиль и способ бытия: У М. Ю. Лермонтова сохраняется негативное и полемическое отношение к покою как жизненной позиции. Такое понимание шло вразрез с устоявшейся поэтической традицией. Так, в современной Лермонтовской философской лирике покой нередко воспринимается как то желаемое психологическое состояние, к которому надо стремиться, которое вполне соотносимо со счастьем и даже равно ему» [15; 301].

        Мотив «покоя» реализуется в определенных контекстах: традиционно-поэтическом, бытовом, евангельском. Именно благодаря контексту этот мотив превращается в значимую «сюжетологическую единицу», связывающую неповторимый жизненный и художественный текст.

      Отсюда актуальным становится детальное изучение разнообразных контекстов, в которых раскрывается данный мотив, поскольку, как справедливо отмечает Ю.С. Шатин: «Тексты порождаются не столько <…> существующими системами художественных языков, сколько реально предсуществующими текстами» [34; 7].

        Одна из основных функций мотива «покоя» предполагает воссоединение человека в акте творческого созерцания с его внутренним «я», с природой, Родиной, национальной культурой, мирозданием,  Богом.

        Также интересным представляется высказывание о покое А.Д. Шмелева:  «В русской культуре укорена ассоциация покоя не с миром и ладом и не с уютом, а простором и волей. Часто бывает так, что человек убегает из беспокойного, суматошного и неуютного мира на волю или на простор и там обретает желанный покой»  [14; 59].

        Кроме этого,  в русском сознании  присутствует данная в Откровении идея творческого покоя. Она многократно отразилась и в строе мышления и в искусстве. Входя в царство покоя Божьего, человек входит в царство свободы. Представление о слиянности покоя и свободы составляет одну из важных религиозно-метафизических аксиом нашего миросозерцания.

          И.А. Поплавская пишет: «Категория покоя получает в русской культуре как религиозно-онтологическое, так и художественное осмысление. Религиозно-онтологическая семантика покоя раскрывается в книгах Ветхого и Нового Завета. Покой воспринимается здесь и как завершение миротворения, и как «субботний» покой, и как «акт творчества в духе».  Покой трактуется и как наличие высшего Божественного замысла о мире и человеке и его воплощение в совместной деятельности Бога и человека, как примирение Бога и человека в акте творческой синэргии. Кроме того, в православной керигматике сама ситуация «вхождения в покой» осмысляется и как восстановление внутренней цельности человека, приближение его к абсолютной свободе  и как предчувствие воскресения. Категория покоя в светской книжной культуре XVIII – начала XIX в. получает иное значение и развивается в основном в трех направлениях. Это высокая ораторская и одическая традиция, которая понимает покой прежде всего как общественное благо, как воплощение общественного согласия и гармонии. Другая линия – горацианско-эпикурейская – трактует покой одновременно как чувственное и интеллектуальное наслаждение, в котором личность обретает нравственную чистоту и внутреннюю цельность. Третья, сентименталистская, линия видит в покое гармоническое слияние «внутреннего человека» с миром природы и культуры, непосредственное переживание «невыразимого» [20].

        Как уже было сказано выше, впервые покой начинает развиваться в раннем   творчестве В.А. Жуковского.  Так, в стихотворении «Сельское кладбище» (1802) мотив «покоя» выступает как один из эмоционально-семантических центров произведения. Он передает пейзажную динамику стихотворения и одновременно формирует его поэтический хронотоп:  «Лишь дикая сова, таясь под древним сводом / Той башни, сетует, внимаема  луной, / На возмутившего полуночным приходом / Ее безмолвного владычества покой [11; 242].  Покой выступает здесь и как внутренняя тема стихотворения, обеспечивающая переход от описательной к медитативной части, от изобразительного, предметного ряда к выразительному, личностному. Своеобразие решения проблемы «внутреннего человека» в этой элегии видится в том, что «субъект в ней вынесен за пределы текста <...> он опосредуется темой и лишь в ходе медитации может факультативно становиться предметом самоанализа»  [4; 64].

        Таким образом, семантический спектр покоя весьма насыщен, богат оттенками. Покой, как мы убедились,  напрямую связан с Божьим Царством, находясь в этом Царстве, человек получает истинный покой, свободу. Наибольшее развитие мотив покоя получил именно в  XIX веке. Мотив «покоя» в эту эпоху был одним из главных в лирике М.Ю. Лермонтова, а  в поэзии  второй половины XIX века  получил распространение в  лирике Я.П. Полонского и К. М. Фофанова

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава II.  Особенности функционирования мотивов «духовного странствия» и «покоя» в поэзии Я.  П. Полонского и К. М. Фофанова

в период 1870-1890-х годов

2.1.  Мотив «духовного странствия» в поэзии Я. П. Полонского и  К. М. Фофанова в период 1870-1890-х годов

 

           В русской поэзии мотив «духовного странствия» получил значительное развитие, особенно в конце XIX - начале XX веках. Его актуальность в этот период была связана,  прежде всего,  с  «экзистенциональной катастрофой» [1; 96], по словам литературоведа  В. Бачинина,  которая  поставила русского человека перед выбором веры или безверия.

         В связи с этим в русской литературе возникает  жгучая потребность отыскать в мироздании утраченный духовно-нравственный Центр, найти и понять свое место в жизни. Как следствие, писатели 1870-1890-х годов  обращаются к мотивам «поиска» и «духовного странствия».

       Литературовед Е. Е. Малинина  в работе  «Мотив пути и духовных странствий в творчестве Г. Гессе»  отметила: «В каком – то смысле вся наша жизнь – это странствие, путь, рассчитанный на бесконечность, на беспредельность» [16; 113]. Эту бесконечность пути остро ощущает лирический герой Я. П. Полонского, трагически ее переосмысливая.  Так, образ жизни как странствия представлен в стихотворении Я. П. Полонского «Смерть»: «… но тенью / была вся жизнь; и эта тень / Бежит от света…» [28; 436]. Лирический герой осуждает жизнь, называет ее ужасной, и желает поскорее «разойтись с ней навсегда». Разочарование в жизни,  неприязнь к ней – все это связано, по нашему мнению, с одиночеством и  усталостью героя от долгого странствия «по жизни».

       Однако, к   мотиву «духовного странствия» Я. П. Полонский обращается еще в раннем творчестве. Доказательством является стихотворение  «Бэда-проповедник» (1840-1845): «Был вечер; в одежде, измятой ветрами, / Пустынной тропою шел Бэда слепой»  [19; 12].  

     В более позднем стихотворении «Н. И. Лорану» (1887), лирический герой, хотя и не идет «пустынной тропой», но все же является одиноким странником: «Друг! По слякоти дорожной /Я бреду на склоне лет, /Как беглец с душой тревожной» [Там же; 69]. Как видим, душа героя полна тревоги, в ней нет гармонии, вследствие чего, он вынужден бежать. Здесь мотив странствия тесно связан с другим пространственным образом -  с образом дороги: «по слякоти дорожной», «плохо вижу я дорогу», «по дороге к правде вечной». Согласимся с мнением П. А. Гапоненко:  «Часты в стихах Я. П. Полонского образы дороги, простора» [8; 20].

         Мотив «странствия» создает в этом стихотворении трагическое звучание, потому что  жажда правды остается неутоленной: «Холод мысли непреклонной, / Жажду правды роковой / Я несу еще с собой».

        Если в этом стихотворении мотив «духовного странствия» связан, прежде всего, со скитаниями душевными, и  лирический герой стремится обрести душевную стабильность, то в стихотворении « У храма» (между 1885 и 1990) мотив «духовного странствия» связан не только с душевными скитаниями, но и с физическими. Чтобы воссоединиться с Богом и обрести мир, лирическому герою предстоит нелегкое странствие: «И спеша, и дыша / Тяжело, по пескам, / По лесистым буграм / Шел я, бледен и хил, / Точно крест волочил»  [19; 65].

       Лирический герой Я. П. Полонского  сталкивается с людской жестокостью и пренебрежением: «Я — безжалостно смят, / Я — отброшен назад. / И  как нищий-старик, / У решётки поник»  . Заметим, что в «Словаре русского языка» под редакцией С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой понятию «странник» дается такое определение: «Странник - странствующий человек (обычно бездомный или гонимый)» [17; 120]. Лирический герой  Я. П. Полонского -  странник, которого изгоняют из храма. Но, даже не находясь в храме, герой Я. П. Полонского обретает долгожданный покой: «Крест на храме сиял, / Он один затмевал / Сотни наших свечей».

      Обретает желанный покой  лирический герой К. М. Фофанова.  Так, в стихотворении «Долго я бога искал в городах и селениях шумных» (1891), К. М. Фофанов решает мотив «духовного странствия» в полном соответствии с евангельской традицией. По словам, исследователя  В. Тарланова «Бесприютные скитания в пространстве для К. М. Фофанова неотделимы от метания человеческого духа, и метафорический образ пути,  в соответствии с христианской символикой,  получает у него воплощение не только в горизонтальном контуре «городов», «селений», но и в эмпирических контурах вертикальной проекции: лирический герой, преисполненный «мучительной жажды лик его светлый увидеть»,   ищет Бога в «бедности мрачной подвалов», «в роскоши пышной чертогов», постигая тем самым сущностную иерархию мироздания [22; 527].    

        Действительно, лирический герой К. М. Фофанова жаждет встречи с Богом, ищет Его повсюду, и странствие его разрешается в полном соответствии со словами из  Нагорной проповеди: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Евангелие от Матфея 5:3). В  финале стихотворения  лирический герой «провидит Бога» «в сердце своем, озаренном любовью к несчастным и сирым».

        Странствующего лирического героя находим мы в другом стихотворении К. М. Фофанова  - «Под музыку осеннего дождя» (1900): «Темно, темно! На улице пустынно… / Иду во тьме…»  [21; 633].  

        Заметим, что мотив «духовного странствия» у поэтов  раскрывается через другие  мотивы. Одним из таких мотивов является  мотив «поиска». Уже в понятии «духовное странствие» заложено  значение поиска, неудовлетворенности, дисгармонии. У Я. П. Полонского -  «по дороге к правде вечной», «жаждал видеть». У К. М. Фофанова уже в названии стихотворения присутствует  мотив поиска:  «Долго я Бога искал». Отметим, что  особое развитие мотив «поиска2 получил у К. М. Фофанова. Так, например, в стихотворении «Ищите новые пути!..»  поэт призывает искать, не останавливаться и не падать духом: «Ищите новые пути <….> Мы не в пустыне, не одни, / Дорог неведомых есть много».

      Справедливым представляется мнение  литературоведа В. Бачинина,  что  «В сущности, все собрание смысло-жизненных исканий, которыми так богата литература, все представление  в ней истории  экзистенциональных блужданий, кризисов и катастроф – это множество различных по форме, но сходных по сути переложений одного и того же экзистенционального сюжета из притчи о блудном сыне» [1; 97]. Так и странствие  лирических героев Я. П. Полонского и К. М. Фофанова  подобно странствию блудного сына и связано со скитаниями не только духовными, но и  физическими, пространственными.

        Кроме  мотива «поиска»   общим для поэтов является образ самого странника. Они раскрывают этот образ в  соответствии  с представлениями  читателя:  странник всегда одинок, изгнан, не имеет своего уголка,  «он -существо динамическое, становящееся, всегда находится в пути – пути богопознания» .

         В поэзии Я. П. Полонского образ странника раскрывается, прежде всего,  через описание  внешнего вида лирического героя: «измятая одежда», «босые ноги», «потухшие очи». Например, в стихотворении «У храма» странник предстает перед читателем «хилым и убогим», проделавшим  сложный путь по пескам и буграм, и, конечно же, одиноким. Одиноким является и лирический герой К. М. Фофанова. На это указывает то, что он странствует один: «долго я Бога искал», «долго на небо глядел».

        Важную роль в раскрытии мотива «духовного странствия» сыграл образ пустыни. У Я. П. Полонского: «пустынной тропой» («Бэда-проповедник»), «тяжело по пескам» («У храма»), у К. М. Фофанова «На улице пустынно» («Под музыку осеннего дождя»). «Пустыня, - рассуждает литературовед Т. А. Кошемчук, - это образ, многогранно встречающиеся в Библии; по пустыне сорок лет ведет свой народ Моисей, в пустыню уходят, чтобы принести жертву Богу, в пустыне погибают, и в пустыне спасает Бог, наконец, в новозаветном контексте в пустыне молятся за мир отшельники. Для них одиночество в пустыне – это пребывание наедине с Богом» [13; 358-359].

     Говоря же о лирическом герое Я. П. Полонского и К. М. Фофанова, нам ближе высказывание литературоведа Н. Г. Федосеенко, который пишет: « В своем символическом значении  пустыня – место близости к Богу, связанная либо с одиночеством человека, его испытанием, это место одиночества и уединения» [29].

Действительно, для лирических героев Я. П. Полонского и К. М. Фофанова пустыня – это не место пребывания с Богом, но место одиночества, отрешенности, странствия.

      Однако,  в стихотворении «Ищите новые пути» лирический герой К. М. Фофонова отрицает свое присутствие в пустыне: «Мы не в пустыне, не одни», и призывает других к поиску новых путей и решений. И все же, в целом для поэзии К. М. Фофанова свойственны ноты уныния, разочарования  и трагичности.

       Кроме образа  пустыни, как пространства, следует выделить и временную характеристику стихотворений. Примечательно, что в этих стихотворениях Я. П. Полонского и К. М. Фофанова лирический герой странствует в позднее время. Так, в стихотворении «У храма» Я. П. Полонский  показывает контраст света и тьмы: «Душный день догорал»,

и тут же: «крест на храме сиял», «семь горящих огней». Лирический герой устал от странствия, и храм для героя – это место обретения покоя и восстановления сил, только туда стремится его душа: «И как в рай, в Божий храм / Запросилась душа». Эта же оппозиция свет /тьма представлена и в стихотворении К. М. Фофанова «Под музыку осеннего дождя»: «темно, темно!», «иду во тьме», «на небе тьма», и образ света: «тепло огней», «солнце жжет долины», и, наконец, «и солнце то взошло в душе моей». Только здесь, в отличие от Я. П. Полонского, данная оппозиция имеет больше философское начало, нежели религиозное.

       Итак, мотив «духовного странствия» в приведенных стихотворениях Я. П. Полонского и К. М. Фофанова  прослеживается во взаимосвязи с временной  и пространственной организацией.

       Таким образом, мотив «духовного странствия»  получает свое развитие у Я. П. Полонского и К. М. Фофанова через образ пустыни, а также через образы света и тьмы. У поэта Я. П. Полонского  мотив «духовного странствия» тесно связан с образом дороги. И все же поэтов объединяет то, что странствие их лирического героя связано с поиском Бога, смысла жизни, с поиском самих себя. В целом,  странник у поэтов является одиноким, жаждущим правды, человеком, проделавшим сложный и долгий  путь ради обретения покоя. И как мы скоро убедимся, лирический герой К. М. Фофанова и Я. П. Полонского примиряется с Богом, и  таким образом находит желанный покой. 

 

2.2. Мотив «покоя» в поэзии Я. П. Полонского и  К. М. Фофанова

в период 1870-1890-х годов

         Мотив «покоя», как уже говорилось выше, восходит к русской  поэзии XVIII века, к творчеству поэта В. А. Жуковского. В первой половине XIX века ярким представителем данного мотива стал М. Ю. Лермонтов. Мы  рассмотрим мотив «покоя» во второй половине XIX века (1870-1890-е годы) на примере поэзии Я. П. Полонского и К. М. Фофанова.

       «Покой — один из основных мотивов лирики Я. П. Полонского»,  - пишет литературовед Е. А. Гаричева [7; 374]. И далее она продолжает:  «В семантическом ряду с этим понятием в стихотворениях поэта оказываются «тишь», «мир», «свет», «свобода» и в то же время «мрак», «тьма», «сырость», «могила» [24; 60].

       Входя в царство покоя Божия, человек в готовности исполнить волю Божию обретает свободу. Этот свободный выбор позволяет человеку вернуть целостность в духе. Так, в стихотворении «У храма» (между 1885 и 1890) лирический герой находит покой в храме: «И как в рай, в Божий храм / Запросилась душа». Движение души к Богу здесь передается как «волочение креста» «хилого и убогого странника»: «Шел я, бледен и хил, / Точно крест волочил». Толпа отбрасывает его к решетке, у которой он замирает, как «нищий-старик».

        Духовная нищета, жажда сопричастности божественному бытию открывает страннику Свет Христов: «Крест на храме сиял». Озарение происходит, по свидетельству Евангелия от Иоанна, благодаря вере человека:

«И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин. 1:51).

        В стихотворении Я.П. Полонского земной и небесный миры соединяет крест храма, вместо ангелов в свете, исходящем от креста, вьются птицы. Соединение миров показано здесь через багряный или пурпурный свет, которым горит крест на храме: «Весь в багрянце лучей /   Он сиял от зари».

         В иконописи   пурпурный цвет – важнейший цвет в византийской культуре. Это цвет Божественного  и императорского достоинства [24; 60].

        Последняя часть стихотворения содержит символику Откровения Иоанна Богослова: «И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуйя! Ибо воцарился Господь Бог Вседержитель» (Откр. 19:6).

         Напоминание о Царствии Божием у Я.П. Полонского передается через образ «вековечных небес» и леса, символизирующего Древо жизни рая: «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами» (Откр. 22:14). Сам же образ храма воспринимается поэтом как место обретения покоя.

       Интонационно-мелодический рисунок всего этого стихотворения однообразен, он напоминает плеск волны о берег, только в последней (третьей) части в трех местах он нарушается  и исчезает внутренняя цезура в трехстишиях: «Крест на храме сиял /  Он один затмевал /  Сотни наших лучей, Над церковной главой / Вековечных небес /  Расстилалася высь,  ...Перелетных лучей, /  И невидимых крыл, / И неведомых сил». Безжизненная ровность и сверхъестественная легкость поэтического голоса в этих трехстишиях свидетельствуют о царстве покоя Божия, в котором оказывается душа. В этих строках особенно важна содержательная роль тире (оно встречается дважды): «И, забывчиво-тих, - / Я заслушался их»,  «И уж я сознавал, /  Что я в храме стоял, - », а также  многоточия (один раз): « Как журчанье волны, / Пронеслось с вышины…». Тире выражает тот «взмах крыльев, который поднимает душу над землей», а многоточие является кульминацией, которая передает тишину покоя. Жизнь во Христе становится вхождением в духовный покой и неподвижностью в Боге. О подобном пути обретения покоя говорится в Евангелии от Матфея: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11:29).

        Но покой горний не противоречит покою дольнему. Так, уже в ранним  стихотворении «Дорога» (1842) жажда покоя показана Я. П. Полонским как стремление обрести свое место в жизни и выполнить свое предназначение: «Вот крытый двор./ Покой, привет и ужин /Найдет ямщик под кровлею своей:/ А я устал — покой давно мне нужен; / Но нет его... Меняют лошадей» [18; 21].  Дорога в понимании поэта  предстает как поиск покоя.

        Тире после слов «а я устал» выражает не взлет в горний мир, а символизирует жест обращения в мир дольний — словно человек оглядывается вокруг себя в поисках земного пути.  В отличие  от лирического героя ямщик нашел покой «под кровлей своей». Следовательно, в русской культуре наряду с тягой к большому открытому пространству представлена также любовь к небольшим закрытым пространствам, к уюту. Отгораживаясь  от «холодного ветра простора», человек надеется обрести душевный мир и покой [14; 56-58]. И,  как мы видим, ямщик  нашел уютный уголок, где ему спокойно и ничего не грозит, лирическому герою еще предстоит его найти. Образ покоя в данном стихотворении соотносится с состоянием души лирического героя, с его внутренней рефлексией. Мотив покоя наделяется здесь отчетливыми пространственно-временными характеристиками и предполагает прежде всего воссоединение героя с малой  родиной,  обретение утраченных и онтологически значимых для него ценностей. Образ покоя как бы синтезирует в себе внешнее и внутреннее, природное и психологическое течение времени, жизни, их взаимовлияние и взаимоотражение.

          Таким образом, для самого поэта характерно сочетание двух интенций – к небесному и земному, но цельность его личности не есть соединение разнонаправленного, но высокая гармония – если стоит говорить о гармоничности христианской души, то в особом смысле: истинная гармония иерархична, то есть отражает в себе иерархичность устроения мира. Высшее, горнее имеет  и высшую ценность, и лишь в его свете ценно земное, иерархически низшее. В порыве творческого вдохновения само по себе земное подлежит забвению, а забытый в жизни обыденный высший мир всецело захватывает душу поэта [13; 371-372].

         Итак,  лирический герой Я. П. Полонского не просто ищет, но борется за духовный покой. И в  минуты, когда дух обретает покой, мироощущение героя меняется: он находит успокоение и отраду от житейской пошлости и обмана.  

        В поэзии одного из самых ярких представителей «бронзовой» плеяды русских лириков XIX в. К. М. Фофанова  библейские мотивы занимают хотя и не основное, но особое место: с библейской, в том числе и новозаветной,  тематикой К. М.  Фофанов впервые вошел в литературу [22; 526]. Так, в стихотворении   «Долго я бога искал в городах и селениях шумных» (1891) лирический герой, чтобы обрести духовный и физический покой  лирический герой ищет прежде всего Бога: «Долго на небо глядел / не увижу ли Бога», «Долго я Бога искал, преисполнен мучительной жажды», потому что «только в Боге успокаивается душа», как сказано в Псалме 61:6. 

         Отметим, что притягательным для К.М. Фофанова оказался тот  покой, который он обрел, подходя к пределу человеческого существования и заглядывая за него. Тема покоя-смерти одной стороной соприкасалась с телесно-душевным успокоением от земных тягот и мук,  другой стороной была обращена к загробному миру, исполненному мрака и неизвестности.

        Например, в стихотворении «Две могилы» лирический герой бежит от существования, настигающего во мраке безверия и тоски по утраченным высшим ценностям бытия: «Но у меня могила шире - / Она страшнее чем твоя… /  В ней нет отраднаго забвенья, / Она томит огнем страстей /  По ней снуют как привидения / Больные призраки людей;». Для лирического героя смерть – это обретение покоя: «Глуха, темна твоя могила, - / В ней безучастность и покой». В отличие от Я. П. Полонского для К. М. Фофанова местом  обретения покоя является не храм, а могила. Реальность, исполненная лжи и зла, и идиллическая греза («смерть-покой») постоянно сосуществуют в художественном мире К. М. Фофанова «как два мира», «две жизни», и эта раздвоенность авторского мироощущения обусловливает смятенность и противоречивость героя.

        Справедливым представляется в связи с этим мнение В.А. Котельникова:  «Склонность видеть в «могильном покое» завершение бытия, последнее разрешение его коллизий и не устремлять взор далее, к бытию сверхприродному, к покою вечному связана с тенденцией к религиозному и философскому агностицизму, с неверием в абсолютную истину. Этим умонастроением были захвачены многие еще в восемнадцатом веке; ему платит дань и век девятнадцатый»[12; 18].

       Тем не менее, страх смерти все же иногда преследует лирического героя К. М. Фофанова и нередко принимает форму давящих сознание и парализующих ум и волю кошмаров, навязчивых видений и бредовых галлюцинаций. Наиболее ярким примером является  знаменитое стихотворение  «Чудовище» (1893), которое потрясает не столько описанием ужасного призрака монстра, сколько акцентируемой поэтом невозможностью назвать и описать источник страха перед жизнью [23; 509].

      Подобная противоречивость трактовки темы смерти в поэзии К М.  Фофанова  заключается в том, что как бы ни желал поэт стать убежденным, верующим «язычником», сама попытка вписать себя посредством первобытного мифа в гармонию миропорядка и гарантировать в нем себе законное место, в конечном итоге, оказалась для мироощущения поэта неприемлемой. Это было связано, прежде всего, с тем, что поэту нельзя было выбросить из своего духовного опыта сложнейшие пласты культурно-религиозных традиций, которыми было обременено сознание человека рубежа XIX-XX веков.

         Таким образом, как полагает С.В. Сапожков «язычество» и «христианство»  - это два полюса духовной жизни поэта, которые остались непримиренными в его сознании. С одной стороны, несмотря на множество переложений Священного Писания в собственной поэзии, его не покидало всю жизнь чувство неукорененности в каноническом православии. С другой - разочарование в собственном христианском благочестии отнюдь не мешало делать признания противоположного рода:  «Язычник я – молюся солнцу, / Молюся ясным высотам, / Молюсь весне благоуханной… Ищу – и Бога вижу там» («Язычник») [23; 509].

        Итак, мотив «покоя» является одним из центральных в поэзии как Я. П. Полонского, так и К. М. Фофанова. Для Я. П. Полонского иметь покой означало быть рядом с Богом, находиться в Его присутствии.  Мотив покоя воспринимается поэтом как внутреннее созерцание, приближающее человека к Богу, к вечности. Но в то же время движение к покою в лирике Я. П. Полонского означает не только смиренное молитвенное приятие благодати, но и противоборство самоутверждению, стремление к равновесию земного и небесного, возрождение целостности в духе, обретение Дома на земле.   В  поэзии же К. М. Фофанова мотив «покоя» обрел иное направление. Отношение поэта к жизни,  к Богу, как мы убедились,  было весьма противоречиво. В его литературных творениях представлены разные грани богопознания: хвала и обвинение, сомнение и вера, смирение и бунт.

Заключение

     Подводя итоги работы, можно сделать ряд основных выводов.

     Нам удалось достичь поставленной нами цели. Проанализировав  поэзию Я.П. Полонского и К.М. Фофанова, мы пришли к выводу, что мотивика этих поэтов представляет собой сложное явление, а мотивы «духовного странствия» и  «покоя» в мотивной системе занимает важное место.

      Таким образом, мотив «духовного странствия» связан у поэтов с образами пустыни, дня и ночи, а также с оппозицией света и тьмы. Странник у поэтов является одиноким, жаждущим правды, человеком, проделавшим сложный и долгий  путь.

      Также нами было выявлено, что мотив «духовного странствия» как у Я. П. Полонского, так и у К. М. Фофанова связан с мотивом «покоя». Лирический герой Я. П. Полонского странствует, прежде всего,  в надежде найти земной покой, свой уголок, а герой К. М. Фофанова странствует с единственной целью – найти Бога, приблизиться к Нему. Что касается образной системы, отметим, что  Я. П. Полонский  использует образ храма, как место обретения покоя, у К. М. Фофанова таким местом является могила. Однако у поэтов есть и схожие образы. Например, образ дороги воспринимается Я. П. Полонским и К. М. Фофановым  как поиск покоя, земное бытие как  плен, с которым лирический герой Я. П. Полонского неустанно борется,  а герой К. М. Фофанова пытается из этого плена сбежать.

       И все же, оба поэта -   Я. П. Полонский и К. М. Фофанов -  выделяли, прежде всего, духовный покой, понимая его как обретение свободы, обретение Бога. Однако они не оставляли без внимания и земной покой. Для лирического героя Я. П. Полонского земной покой -  это стремление обрести свое место в жизни. А для героя К. М. Фофанова -  это прекращение постоянного бегства от тривиального и пошлого существования, настигающего во мраке безверия.

   

 

Список литературы

 

1. Бачинин В. От экзистенциальном пространстве русской литературы / В. Бачинин // Свободная мысль. – М. – 2012. - №9/10 (1635). –  223 с.

2. Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. М.: Свет на Востоке, 2000. –  1135 с.

3. Большой академический словарь русского языка; в 17 т. Т. 18 / под ред. А.С. Герда. – М.; СПб.: Наука,  2011. – 773 с.

4. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа»  / В. Э. Вацуро. - СПб., 1994. -  С. 3.

5.  Вершинина Н. В.  Система мотивов в поэтическом мире А.А. Фета: дис. … канд. Филол. наук : 10.01.01  / Н. В.  Вершинина ; Бурят. гос. ун-т, Каф. русской литературы. – Улан-Удэ, 2008. – 168 с.

6. Веселовский А. Н. Историческая поэтика [Текст] / А. Н. Веселовский. - СПб., 1940. – С. 40.

7. Гаричева Е. А. Движение к покою в лирике Я. П. Полонского / Е. А. Гаричева // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX  веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: сборник науч. трудов. Петрозаводск, 2008. – 664 с.

8. Гапоненко П. А. Мое сердце-родник, моя песня – волна (о поэтике Я. П.

Полонского / П. А. Гапоненко // Русская речь. М. : РАН,  2005. -  №5. -  128 с.

9. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: Т.3 / Даль В. И. – М., 1998. – 555 с. 

10. Жирмунская Т. Библия и русская поэзия. Беседы / Т. Жирмунская // Юность. – М.– 1994. - №1. – С. 66-67.

11. Жуковский В. А. Стихотворения / В. А. Жуковский. – Свердловск: Мред. –Урал. кн. изд-во, 1982. – 269 с.

12. Котельников В. А. «Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах / В. А. Котельников  // Русская литература.  – 1994. - №1. – с. 41.

13.  Кошемчук Т. А.. Русская поэзия в контексте православной культуры/ Т. А. Кошемчук. – СПб.: Наука, 2006. – 639 с.

14. Логический анализ языка. Космос и хаос. Концептуальные поля порядка и беспорядка / под.  ред.  Н. Д. Арутюновой. – М..: Индрик, 2003. - 640 с.

15. Лермонтовская энциклопедия / под ред. В. А. Мануйлова. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – 784 с.

16. Малинина Е. Е. Мотив пути и духовных странствий в творчестве Г. Гессе. / Е. Е. Малинина // Гманитарные науки в Сибири. – 1996. / №4. – 123 с.

17. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова.

18.Полонский Я. П. Стихотворения / Я. П. Полонский. – М.: Советская Россия, 1981. – 272 с.

19. Полонский Я. П. Стихотворения. Поэмы / Я. П. Полонский. – М., 1986.

20. Поплавская И. А. Мотивы покоя в раннем творчестве В. А. Жуковского  [Электронный ресурс] / И.А. Поплавская // Вестник Томск.  гос. ун-та. Томск, 1999. – Режим доступа : webdesign/tsu/Library…Poplavskaya34.pdf. – 26.05. 2015.

21. Русская поэзия XIX в. В 2-х т., Т 2.  М., 1974. – 709  с.

22. Русские поэты второй половины XIX века / Тарланов В. Христианские мотивы в поэзии К. Фофанова / В. Тарланов. М.: Олимп; ООО «Фирма Издательства АСТ», 1999. – 592 с.

 23. Сапожков С. «Мире еще в хаосе, но мир зиждущийся и живой»: о поэтических исканиях Константина Фофанова / С. Сапожков  // Вопросы литературы. -  М. – 2011. - № 3. -  509 с.

24. Селас А. Тайнопись древней иконы. Цветовая символика / А. Селас //  Наука и Религия. 2012. - № 10. -  60 с.

 25. Силантьев И.В. Поэтика мотива / И. В. Силантьев. – М.: Языки славянской культуры,  2004. – 296 с. – (Язык. Семиотика. Культура).

26. Тарланов Е. З. Социальный тип дилетанта в литературной жизни рубежа веокв и зарождение русского модернизма. Русская литература, №3, 1998, СПб, Наука,  117 с.

 27. Толстой А. К.  Полное собрание стихотворений: В 2-х  т. Т. 1. Стихотворения и поэмы / А. К. Толстой. – СПб.: Сов. писатель, 1984. – 640 с.

28. Тютчев Ф. И., Толстой А. К., Полонский Я. П., Апухтин А. Н. Избранное. – М.: Правда, 1984. – 576 с.

29. Федосеенко Н. Г.  Локус пустыни в русской литературе начала  XIX века [Электронный ресурс] / Н. Г. Федосеенко. Режим доступа : http://cyberleninka.ru/article/n/lokus-pustyni-v-russkoy-literature-nachala-xix-veka#. – 03.05. 2015.

30. Фет А. А. Весенний дождь. Стихотворения. Поэмы / А. А. Фет.  – Тула: Приок. кн. из-во, 1983. – 376 с.

31. Фофанов К. М. Стихотворения / К. М. Фофанов. М.: Сов. Писатель, 1939. –  276 с.

32. Хлыстова А. В.  М. Лермонтов, Н.Гумилев, О. Мандельштам: три стихотворения о преодолении пространства и времени», Русская словесность, №3, 2014, с. 78).

33. Чурин Б. Библейские мотивы в рассказе Льва Лунца «В  пустыне». / Б. Чурин // Русская литература. СПб. – 1998. - №2. –  235 с.

34. Шатин Ю. В. Мотив и контекст  / Ю. В. Шатин // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. – Новосибирск, 1994. – С. 7.