Учительница первая моя…Помню всё до малейшей мелочи. Нашу старенькую деревенскую школу, в которой всего-то девятнадцать девочек и мальчиков училось, старые деревянные парты, чисто вымытые стёкла класса, почему-то всегда залитого солнцем…Странно, но я не помню ни одного пасмурного дня за все годы, что привелось учиться у Ларисы Михайловны Терещенко. Память подводит? Вряд ли. Думаю, что всё дело в ней, моей первой учительнице.
Безнадежно опоздавшие слова признательности, благодарности никогда она не услышит. До конца дней своих буду корить себя за упущенную возможность сказать Ларисе Михайловне о том, что учителем стала благодаря ей, о том, что свет её любви согревал и согревает мою душу, даёт силы в минуты отчаяния и неверия в себя. Но…не сказала. Не решилась. Говорю теперь вдогонку ей, ушедшей, но всё-таки живущей во мне.
И не за то благодарна, что научила меня читать и писать, - кто-нибудь другой это сделал бы – а за то, что жила она светло и ясно.
Она была строга необычайно, но не страх вызывала своей строгостью, а благоговение. Хотелось походить на неё во всём: и много знать и уметь, и так же, как она, ходить с гордо поднятой головой, открыто и прямо смотреть в глаза людям. Вся её жизнь была на виду – в деревне скроешь разве что-нибудь? И ни один человек не мог бы упрекнуть её в каком бы то ни было недостойном поступке – она была мерилом порядочности, честности, благородства.
Лариса Михайловна была по-настоящему добра, щедро отдавая своё сердце нам, детям. Она жила нашей жизнью. Каждый из нас был ей дорог и интересен. К сожалению, большинством из нас это понято слишком поздно, и никакими, пусть и просветлёнными, слезами не омыть вины за вольную или невольную душевную чёрствость. А она просто жила рядом с нами, одним своим присутствием направляя нас, оберегая от злобы, лжи, распущенности, зазнайства, праздности и других пороков.
Такой учитель, как моя Лариса Михайловна, современен всегда.
